Почекаев Р. Ю. (НИУ ВШЭ – СПб.) в докладе «Суд над Рашид ад-Дином: историко-процессуальный анализ сведений источников» указал на то, что в июле 1318 г. в Иране был казнен выдающийся государственный деятель, ученый и историк Фазлаллах Рашид ад-Дин Хамадани, служивший нескольким ильханам. Исследователи, обращаясь к вопросу о его гибели, в большей степени сосредотачиваются на ее причинах, придворных интригах, которые привели к смерти Рашид ад-Дина, судьбе его потомства и имущества и последующей реабилитации его памяти. В рамках настоящего исследования докладчика заинтересовали процессуальные аспекты этих событий, в частности порядок привлечения Рашид ад-Дина к ответственности, организация суда, поиск и исследование доказательств его виновности, вынесение и исполнение приговора. При изучении этих вопросов им привлекались сведения персидских и арабских средневековых авторов, а также результаты исследования отечественных и зарубежных исследователей. Автор доклада приходит к выводу, что, хотя суд был организован в соответствии со всеми формальными требованиями, судьба Рашид ад-Дина была изначально предрешена. Вместе с тем, информация о суде над этим деятелем позволяет выявить некоторые характерные черты судебного процесса в Монгольской империи и государствах Чингизидов – в частности, в монгольском Иране первой четверти XIV в.

Гиунашвили Е. Дж., Абуладзе Т. Л. (Институт востоковедения им. Г. B. Церетели / Государственный университет Ильи, Грузия; Грузинский национальный центр рукописей им. К. С. Кекелидзе) в докладе «Персидские и грузинско-персидские (двуязычные) исторические документы (XVI-XVIII вв.) из архивов Грузии» отметили, что исторические документы, наиболее адекватно отражающие различные аспекты развития феодального общества, хранят разнообразные сведения о тех существенных социальных взаимоотношениях, которые были обусловлены политическими, а также экономическими реалиями определённых эпох.

В этом плане, указали докладчики, персидские и грузино-персидские грамоты, письма, указы (фирманы и хокмы), судебные акты грузинских и персидских царственных особ (XVI-XVIII вв.), хранящиеся в архивах Грузии, являются особо ценными первоисточниками данного периода.

В докладе были рассмотрены некоторые из этих документов (в том числе, и иллюминированные рукописи) с их значимостью для историко-культурных контактов позднесредневекового Ирана и Грузии.

Янушкевич Е. Ю. (ИВР РАН) в докладе «Проект Е. Ф. Канкрина по учреждению Российско-Азиатской торговой компании» отметила, что после подписания Туркманчайского мирного договора (1828 Г.) Российская империя получила возможность упрочить свои позиции на Ближнем и Среднем Востоке при помощи укрепления и расширения экономических связей с Северными областями Каджарского Ирана. Ярким свидетельством стремления российского правительства установить прочные торговые отношения с Персией может служить «Дело об учреждении Российско-Азиатской Торговой компании» от 1836 г., которое было обнаружено докладчиком в фондах Российского государственного исторического архива (РГИА). Данный документ, за подписью Министра финансов Российской империи Е. Ф. Канкрина (1823–1844), предназначался для рассмотрения на заседании Государственного Совета. В исследуемом архивном источнике Министр финансов излагает положения – «статуты», на основании которых должно функционировать предполагаемое купеческое объединение, указывает цель существования и способ организации Торговой компании. На данный момент автор доклада не можем дать ответ на вопрос, был ли реализован данный проект. Тем не менее, обнаруженные ею архивные материалы являются важным доказательством существования в российских правительственных кругах во времена правления Николая I (1825–1855) намерения и заинтересованности в расширении торговли с азиатскими странами в целом и Персией в частности.

Дробышев Ю. И. (ИВ РАН, Москва) в докладе «Представления о целях вторжения Чингис-хана в страны ислама в мусульманской историографии до 1260 г.» указал на то, что приход в 1256 г. на Ближний Восток внука Чингис-хана Хулагу(1217–1265) и создание Ильханата (1258-1335) закрепили порабощение монголами значительной части мусульманского мира. В результате возникает иллюзия, будто кочевники изначально имели широкомасштабные захватнические планы и целенаправленно их реализовывали. Это впечатление усиливается трудами важнейших персидских историков на монгольской службе – Ата-Мелика Джувейни (1226–1283), Рашид ад-Дина Хамадани (1247–1318) и Вассафа(1265–1329), а также более поздней мусульманской историографией. Однако обращение к ранним источникам позволяет увидеть процесс монгольской инвазии в другом свете и прийти к иным предположениям.

Максимальной полнотой и обилием подробностей отличаются сочинения ‘Изз уд-Дина Абу-л-Хасана ‘Али ибн Мухаммада ал-Джазари, более известного как Ибн ал-Асир (1160–1233), Шихаб ад-Дина Мухаммада ибн Ахмада ибн ‘Али ибн Мухаммада ан-Насави (?–1249/1250) и Абу ‘Омара Минхадж ад-Дина ‘Османа ибн Сирадж ад-Дина Джузджани (1193 – после 1263). Ввиду того, что все три перечисленных историка писали свои труды на неподвластных монголам землях, их оценки как самих монголов, так и их вождей предсказуемо негативны, однако, это обстоятельство дает и некоторую надежду на толику объективности, которую трудно ожидать от придворных летописцев.

Анализ историографического наследия этих авторов, отметил докладчик, позволяет предположить с большой долей вероятности, что целью Западного похода Чингис-хана был разгром государства хорезмшахов-Ануштенигидов (1097–1231), а не завоевание «всего мира». При этом сложно дать однозначный ответ, кто реально спровоцировал эту войну и, вообще, можно ли было ее избежать. Мусульманские историки приводят на этот счет противоречивые сведения. Однако если решение о выступлении против хорезмшаха Ала ад-Дина Мухаммада (1200–1220) было принято, резонно думать, считает автор доклада, что успешное окончание кампании должно было означать отвод монгольских войск в привычные степные ландшафты, а не перманентную оккупацию всех земель, прежде контролировавшихся хорезмшахом, так как номады за свою многовековую историю редко оседали на территориях земледельческих цивилизаций. 

Павлова И. К. (СПбГУ ПТиД) в докладе «Хорасан – восточная провинция Сефевидского Ирана ( 30- е гг. XVII в.)» указала на то, что провинция Хорасан, входящая в состав Ирана еще со времен правления династии Сасанидов (224-651) в течение нескольких веков служила ареной соперничества за право обладания этой территорией между персами, узбеками и моголами.

Новая волна обострения  их междоусобной борьбы приходится на время правления шаха Сафи I (1629-1642), с именем которого связано ослабление центральной шахской власти в Иране. Сведения об этом приводит в своем сочинении Хуласат ас-сийар («Суть жизнеописаний») придворный историограф шаха Мухаммад Ма‘сум (1586/1587- после 1647 г.). Анализируя данные упомянутого источника, можно представить ход военных столкновений в этом регионе, выяснить обстоятельства потери персами города  Кандахара (1638), выявить имена местных правителей, как проявлявших лояльность к шахской власти, так и тех, кто «надел халат предательства»

Сведения Мухаммад Ма‘сума об этом периоде истории династии Сефевидов  (1501-1736) остаются, насколько нам известно, вне поля зрения современных исследователей.

Французов С. А. (ИВР РАН) в докладе «Аййары в мусульманской Испании» отметил, что ‘аййары, иррегулярные вооруженные формирования городской бедноты, промышлявшие разбоем и/или службой правителям, как принято считать, были широко представлены в домонгольский период в Ираке и Иране, тогда как ни в Сирии, ни в Северной Африке, ни в мусульманской Испании их не было. Интересно, что само слово ‘ayyār имеет арабское происхождение. Оно восходит к общеаравийскому ‘īr “караван” и первоначально относилось к погонщику караванов, в затем стало означать “странник”, “бродяга”. В то же время одно из написанных на иврите «винных стихотворений» великого испано-еврейского поэта Соломона ибн Габироля (ок. 1022 – ок. 1057) заканчивается строкой на иудео-арабском: 

סכראן יא עיאר | ואין אלטריק אלי דאר אלכ׳מּאר?

«Где же тот путь, о бродяга, пропойца, Что ведет к лавке виноторговца?»

Посвящено это стихотворение «князю» (т.е. предводителю пирушек) Исааку и вполне вероятно, считает автор доклада, что упоминаемый в нем ‘аййар входил в одну из группировок лихих людей.

Пелевин М. С. (СПбГУ) в докладе «Житийная антология Ни‘маталлаха Харави в индо-персидской агиографии» предпринял попытку контекстуализации житийного раздела из книги Ни‘маталлаха Харави Тарих-и ханджахани ва махзан-и афгани (1613) в рамках сложившихся в этот период тенденций в индо-персидской агиографии. По мнению докладчика, идею включения агиографического материала в историческое эссе автор, вероятно, заимствовал в индо-персидской придворной историографии, ориентируясь на такие известные труды, как Табакат-и акбари Низам ал-Дина Ахмада (ум. 1594) и А’ин-и акбари Абу ал-Фазла ‘Аллами (ум. 1602). С другой стороны, по формальным, содержательным и художественно-стилистическим характеристикам его антология полностью соответствует классическим традициям житийного жанра (тазкират ал-авлийа) в персидской литературе и имеет сходство, например, с Ахбар ал-ахйар ‘Абд ал-Хакка Дихлави (ум. 1642) — образцовым сочинением этого жанра в индо-персидской агиографии начала Нового времени. При этом идеология житийного сборника Ни‘маталлаха выходит за рамки традиций жанра, отражая трайбалистское сознание паштунов и формирующиеся в этот период концептуальные представления об их этнической идентичности.

Васильева О. В. (РНБ) в докладе «Произведения Саади в списках XIV–XVI вв. из Российской национальной библиотеки» отметила, что в Российской национальной библиотеке хранятся 10 списков Куллийата Саади, 34 Бустана и Гулистана. По большей части они созданы в Иране, но есть и образцы книжной продукции из Индии, Средней Азии (Бухары), Османской империи. Наиболее полно искусство книги представлено в копиях XVI в. Только шесть списков украшены миниатюрами, которых насчитывается 60, причем 31 из них принадлежит к XVIII в., 27 – к XVI в. и две – к XVII в. Некоторые манускрипты, несмотря на отсутствие иллюстраций, впечатляют своим оформлением: как разнообразным внутренним декором, так и убранством переплетов. В нескольких случаях крышки лакированных переплетов выполнены в конце XVIII – первой половине XIX в. В докладе были рассмотрены десять рукописей, наиболее интересные с точки зрения искусства книги, начиная с ширазского Куллийата 1370-х гг. и кончая бухарскими копиями «Гулистана» 1560-х –1570-х гг.

Ястребова О. М. (РНБ) в докладе «Сюжеты миниатюр рукописей сочинений Саади в собрании РНБ» указала на то, что произведения великого персидского писателя и поэта Са‘ди (XIII в.) всегда пользовались огромной популярностью, о чем свидетельствует значительное количество списков его сочинений, созданных в XIV-XIX вв. не только в Иране, но и в Средней Азии, Индии, Османской империи. Однако иллюстрировались они реже, чем творения таких классиков персидской литературы как Низами и Фирдоуси. В основном миниатюры сопровождают списки его поэмы Бустан и написанный рифмованной прозой Гулистан. В собрании РНБ имеются шесть иллюстрированных списков сочинений Са‘ди. Примечательно, что одна из рукописей – Куллийат, созданный в Ширазе во второй половине XVI в., содержит миниатюры, относящиеся, помимо Гулистана и Бустана, к другим сочинениям автора, в том числе к касыдам и газелям его Дивана. Иллюстрации всех рукописей из собрания РНБ демонстрируют тесную связь с текстом. Выделяется ряд сюжетов Гулистана и Бустана, которые пользовались наибольшей популярностью у художников; в ряде случаев можно говорить о том, что для таких сюжетов сложился определенный изобразительный канон, позволяющий по ряду признаков определить изображенную на миниатюре сцену даже в отрыве от текста.

Башарин П. В. (кафедра современного Востока РГГУ, Москва) в докладе «Слон как демоническое существо в средневековой персидской культуре» отметил, что общеизвестным фактом является отнесения слона (ср.-перс., н.-перс. pīl) к демоническим творениям (авест. xrafstra-, ср.-перс. xrafstar) в зороастрийской традиции. В персидской литературе образ этого животного как правило не имеет связей с демонической сферой. Следы зороастрийских верований в персидской литературе в реликтовом состоянии можно обнаружить. Из литературных свидетельств прежде всего привлекает внимание знаменитое сравнение из Гулистана Са‘ди, приведенное и по-арабски: «Не все, что велико ростом, дорого ценой: овца чиста, а слон нечист». ‘Абдаллах Ансари в одном из мунаджат сравнивает жизнь с шахматной партией и просит Бога защиты от демона в облике шахматного слона.

На персидской миниатюре распространены изображения слоноголовых демонов, чьи образы, видимо, также восходят к сасанидскому времени. Эта традиция явно восходит к доисламской. Существуют иллюстрации, изображающие дива верхом на слоне в персидских сочинениях каджарского периода по магии и астрологии. При этом сам слон предстает в гипертрофированном виде, с огромной головой. 

Лурье П. Б. (Эрмитаж) в докладе: «Городище Каррон - центр средневекового Дарваза» представил описание городища Каррон в правобережной части Дарваза на основании недавней монографии Ю. Я. Якубова и А. Сулаймонзода, журнальных публикаций и собственных наблюдений. Автором доклада было предложено уточнение назначения нескольких зданий и пространств городища, обосновано его запустение в начале XVII века в связи с основанием современного Калаи Хумба. Еще раз подчеркнута уникальность и сложность памятника и масштабные работы, проведенные тут за последнее десятилетие, необходимость дальнейших раскопок и естественно-научных исследований.

Моисеева А. В. (Эрмитаж) в докладе: «Иранские зеркала-амулеты: вопросы датировки, локализации и связи с другими традициями" остановилась на одном типе латунных магических зеркал, изготовлявшихся в Иране как минимум со второй половины 14 века. Одно такое зеркало хранится в собрании Государственного Эрмитажа.

Докладчик отметила, что точная локализация и датировка предметов, относящихся к сфере магии, обычно сопряжена с большими сложностями, т.к. они, как правило, по характеру своего декора резко отличаются от прочих изделий прикладного искусства. В решении этих вопросов может помочь внимательное изучение магических надписей и знаков, нанесенных на эти предметы, и соотнесение их с данными письменных источников. В частности, любопытные пересечения с надписями на эрмитажном зеркале-амулете и подобных ему можно найти в тексте известной магической рукописи Persan 174, хранящейся в Национальной Библиотеке Франции.

Каткова И. Р. (СПбГУ) в докладе «К вопросу об изучении суфизма. Парижский архив А. Корбэна» отметила, что большой вклад в изучение исламской мистики внес известный французский исламовед, религиовед и философ Анри Корбэн (1903-1978).  Предложенный ученым взгляд на исламскую мистику и введение философского понятия о мире воображения (mundus imaginalis, alam al-misal и сегодня остается самым точным методом,  позволяющим  понять суть и дух этого феномена. А. Корбэн с 1954 по 1973 г. возглавлял кафедру по исследованию ислама и религий в Аравии в Высшей школе практических ислледований в Париже, где в настоящее время хранится его обширный архив, где представлены материалы творческого пути  и научные интересы А. Корбэна, касающиеся не только исламского мистицизма, но также византийской и протестантской мистики. алхимии, психоаналитики и философии.

Хисматуллин А. А. (ИВР РАН) в докладе: «Критерий определения мазхаба средневекового автора по его отношению к алкоголю» указал на то, что средневековые тексты иногда не содержат явного указания на принадлежность автора к той или иной религиозно-правовой школе (мазхаб), например, когда текст анонимный или содержит только фрагмент сочинения. В таких случаях можно воспользоваться косвенными критериями. Одним из них служит отношение автора к алкогольным напиткам. В трёх суннитских мазхабах, а также у шиитов, запрещено всё то, что вызывает опьянение. В текстах их авторов речь может идти только об осуждении и о строгости наказания за употребление веществ, вызывающих опьянение, включая наркотическое. Лишь в ханафитском мазхабе в мусульманском средневековье существовало разграничение по видам алкогольных напитков в зависимости от исходного продукта (виноград, ячмень, мёд, финики и т.п.), тяжести вызываемого ими опьянения и количестве, разрешённом к употреблению. Само рассуждение автора на эти темы уже может говорить о принадлежности автора к ханафитскому мазхабу.

Ранджбари Хейдарбаги Ахмад (Институт философии РАН, Москва) в докладе «Эсхатологическая поэма Сулеймана Бакыргани» указал на то, что Сулейман Бакыргани (1091—1186) был последователем тариката ясавия. Этот тарикат был распространен учениками и наместниками Ходжи Ахмада Ясави, и до появления тариката накшбандия он являлся самым важным и распространенным  суфийским тарикатом среди тюрков Средней Азии. Самым известным наместников Ходжи Ахмада Ясави был Хаким Ата или Сулейман Бакыргани. Относительно его жизни в Туркестане было создано множество мифов. По поводу места его захоронения упоминаются несколько мест на территории Туркестана, самым знаменитым из которых считается Хорезм, куда многие годы совершалось паломничество.

Ему приписывается авторство нескольких книг под названиями «Книга Бакыргани», «Книга Марьям», «Книга конца света (Ахыр заман китабы)». Ахыр заман китабы – это известная и наиболее издаваемая его книга. Ее называют также Такы аджаб. Влияние данной книги на мусульман Российской империи было настолько значительным, что можно сказать, что в XIX и начале XX веков появился целый жанр, посвященный концу света.

Если считать, что авторство этого литературного труда точно принадлежит Бакыргани, а эти датировки восходят к нему, то возникает еще один вопрос. Возможно ли, что между временем сочинения этой поэмы в XII веке и временем ее издания в 19-ом и в 20-ом веках случились изменения и искажения в частях поэмы, в частности в датах, так как даты, о которых говорится в поэме (например, ангел Исрафил протрубит в рог в 900-м году, а Даджаль появится в 915-м году), не соответствуют многочисленным хадисам, повествующим о эсхатологических событиях в исламе.

Иоаннесян Ю. А. (ИВР РАН) в докладе: «Четвертый столп» в учении шейхизма» рассмотрел шейхитское, альтернативное господствующему в исламе воззрению на пророка Мухаммада как на последнего носителя религиозного откровения в истории человечества. Учение, перебрасывающее «мостик» от откровения Мухаммада к последующим откровениям, изложено в трудах одного из родоначальников шейхизма – Сайида Казима Рашти, лекции которого послужили основой для данного доклада. В нем также выявляются особенности этого шейхитского подхода к теме в контексте шиитского ислама.

Отдельно отметим доклад Белкиной Е. М. (ИВР РАН) «"В розыск объявлены еврейские рукописи Иванова В.А.": ошибки провенанса в еврейской части "Бухарской коллекции"». Он был посвящен уточнению провенанса и историографии отдельных рукописей Еврейского фонда ИВР РАН. Появившиеся в собрании Азиатского музея ещё в 1915 г. и впервые описанные уже в 1918 г. А. А. Фрейманом, еврейские рукописи знаменитой "Бухарской коллекции" В. А. Иванова со временем утратили свой провенанс в череде нескольких инвентаризаций, исторических событий и переездов фонда. Речь идёт о более чем 10 рукописях, которые отмечены в личных записях Иванова (Ф.19, оп. 1, ед. хр.12), но никак не отражены в современной описи, инвентарной книге, Фонда. Провенанс 6 из них удалось восстановить по описаниям самого Иванова, статье Фреймана и маргиналиям в памятниках. Однако, на сегодняшний день к числу этой коллекции приписаны также две другие рукописи, чей провенанс остаётся неизвестным. 

В заключение укажем, что данная конференция снова продемонстрировала неослабный интерес востоковедов к мероприятию в данном формате. В очередной раз оно собрало специалистов из разных учреждений, городов и стран, изучающих тексты, философию, религию, историю и культуру региона Среднего и Ближнего Востока. Успешное проведение конференции высвечивает потребность в продолжении проведения данного научного форума и в будущем.

Вед. н. с. Отдела Ближнего и

Среднего Востока ИВР РАН,

к.ф.н. Ю. А. Иоаннесян