Фрейманские чтения — 2017 (отчет)

24 мая 2017 г. в Институте восточных рукописей РАН состоялось очередное заседание иранистического семинара Фрейманские чтения, который проводится ежегодно в память о выдающемся филологе иранисте, основателе отечественной школы сравнительно-исторического иранского языкознания, члене-корреспонденте АН СССР, проф. А. А. Фреймане (1879—1968).

На семинаре было заслушано 8 докладов, посвященных вопросам грамматики и лексикологии иранских языков, текстологии, проблемам перевода, фольклористики и культурологии. В чтениях приняли участие сотрудники Санкт-Петербургского государственного университета, Государственного Эрмитажа, Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН, Института восточных рукописей РАН и один независимый исследователь. В прочитанных докладах участники семинара представили результаты своих последних научных исследований.

М. С. Пелевин (СПбГУ) выступил с докладом «Афганские пословицы и поговорки в „Хатакской хронике‟». В докладе речь шла о том, что началом письменной фиксации афганской устной словесности традиционно считаются работы европейских исследователей второй половины XIX в. (Raverty 1860; Thorburn 1876; Darmesteter 1888—1890 и др.), однако фольклорные традиции в том или ином виде просматриваются у многих афганских авторов классического периода, начиная с Хушхал-хана Хатака (ум. 1689). Ценный фольклорный материал, содержащийся в паштоязычных письменных памятниках XVI—XVIII вв., до сих пор остается почти неизученным. К числу важных письменных источников паштунского фольклора, бытовавшего в эпоху позднего средневековья и начала нового времени, относится «Хатакская хроника» — оригинальная часть «Тарих-и мурасса‛» Афзал-хана Хатака (ум. ок. 1640/41). Преимущество «Хроники» как такого источника состоит в том, что фольклорные тексты здесь, во-первых, представлены в аутентичном виде без каких-либо элементов литературной обработки, во-вторых, сопровождаются историческим контекстом, который не только хорошо показывает разные аспекты их функциональности в реальном употреблении, но часто дает ключ к правильному пониманию их смысла. В докладе рассматриваются паштунские пословицы и поговорки, выполняющие в «Хронике» функцию средств художественной выразительности. Всего в «Хронике» процитировано около десятка таких выражений. Почти все они маркированы соответствующими пояснениями именно как паштунские и употреблены в связи с какими-либо социально-политическими или военными событиями. Особый интерес представляет случай использования известной поговорки в качестве открытого фразеологического словосочетания.

П. Б. Лурье (ГЭ) представил доклад «Хорезмийские надписи на серебряных сосудах, вотивы богине Нанайе и вопрос эры Хорезма». В нем говорилось, что среди ограниченного корпуса материалов на хорезмийском — восточноиранском языке среднего периода, распространенном в древности и средневековье в нижнем течении Аму-дарьи — присутствует одиннадцать надписей на серебряных сосудах, в большинстве своем произведенных в Хорезме. Этот лингвистический материал все еще слабо введен в научный оборот, главной сложностью дешифровки является совпадение многих букв в курсивном изводе хорезмийского письма. В чем-то облегчает работу единообразие формулировок надписей на сосудах, наличие узнаваемых арамеограмм, сходства с надписями на торевтике на других среднеиранских языках. Анализ материала позволяет утверждать, что надписи содержали дату, название сосуда, имя преподнесшего сосуд и имя его получателя, благопожелания, указание веса. Примечательно, что получателем сосудов с изображением четырехрукой богини на льве является prnxwnt nny «славная (богиня) Нанайа», что может указывать на вотивную роль сосудов. На большинстве сосудов имеется указание веса в единице ZWZ(N)’, что по-хорезмийски читалось как stērik. Поскольку большинство сосудов — целые, можно посчитать вес статера. Это 2,94 — 3,7 грамма. Среди всей серии серебряных монет древнего Хорезма такой вес дают только чеканы правителя Шавшафарна, правление которого относится к середине VIII в. На многих сосудах имеется дата по хорезмийской эре, в диапазоне от 570 (670?) до 714 г. Та же эра присутствует в надписях на оссуариях с Ток-калы, документах из Топрак-калы. Соответственно, рубеж VII—VIII века по хорезмской эре приходится на середину VIII в. н. э., а начало этой эры должно относиться к середине I в. н. э., что близко предположениям В. А. Лившица, А. В. Гудковой, Б. И. Вайнберг.

А. И. Колесников (ИВР РАН, ГЭ) в докладе «Персидские тексты в Альбоме Х3 (муракка) из собрания ИВР РАН» предложил классификацию персидских текстов Альбома восточно-иранских миниатюр, принадлежавшего российскому коллекционеру Карлу Фаберже (1846—1920). Обилие и разнообразие образцов каллиграфического письма в одном альбоме вызвали необходимость предварительной классификации материала по функциональным признакам. В результате выделены пять категорий (групп) текста, каждая из которых имеет свои особенности: атрибутивные подписи на миниатюрах и автографы каллиграфов под основным текстом; обращения к богу и славословия в честь Али, пророка Мухаммада и шиитских имамов; назидательные тексты и моралистические сентенции; пословицы и крылатые выражения; двустишия и (реже) четверостишия по преимуществу лирического характера.

Е. Н. Дувакин (МАЭ РАН) посвятил свой доклад «Царь и хитрый плотник: сарыкольская запись в евразийском контексте» сравнительно-историческому анализу сказки на сарыкольском языке, относящемся к шугнано-рушанской подгруппе памирских языков. Текст, повествующий о приключениях мастера-плотника, был записан Т. Н. Пахалиной в 1956 г. В его основе лежит сюжет «Кривая башня и невестка мастера», который состоит из следующих эпизодов: правитель, работать к которому отправился мастер-строитель, собирается его убить или искалечить; мастер просит послать к нему домой человека с просьбой принести забытый инструмент или что-то еще; жена либо невестка понимает истинный смысл переданной просьбы и пленяет посланца/посланников; мастер благополучно возвращается домой. Обработка более 50 тысяч текстов в ходе создания электронной базы данных по фольклору и мифологии народов мира (http://www.ruthenia.ru/folklore/berezkin/) позволила установить, что указанный сюжет зафиксирован также у непальцев, азербайджанцев, грузин, чеченцев, ингушей, ирландцев и гэлов. Поскольку речь идет об этнических группах, имевших в обозримом прошлом возможность контактов, и цепочке из нескольких эпизодов, встречающейся в мировом фольклоре относительно редко, вероятность случайного совпадения ничтожно мала. Судя по ареальному распространению, данным об истории индоиранских языков и сведениям археологии и популяционной генетики о миграциях эпохи бронзы, наиболее правдоподобным является сценарий, согласно которому рассматриваемый сюжет был известен уже в III—II тыс. до н. э. в Северном Причерноморье и/или на Кавказе. Оттуда он мог быть унесен как в западные районы Европы, так и — при участии индоиранских народов — в Центральную и Южную Азию.

А. А. Амбарцумян (независимый исследователь) предложил доклад «Принцесса Турандот: этимология имени и интерпретация образа». В нем говорилось, что имя легендарной иранской принцессы Турандухт получило известность в Европе в формах Turandokht, Tourandocte, Turandot и Turanda. Этимология имени Турандухт обычно представляется как иранское Tūrān + duxt «дочь Турана, дочь туров или тура», что оправдано для сасанидской и пост-сасанидской интерпретации в контексте легендарного и мифического противоборства Ирана и Турана. Однако похожее словосочетание было известно в авестийском обществе и служило термином родства. Авестийский термин tūirya.duγδa(r) переводится как «дочь сестры отца, сестренница» (AirWb, 657), в котором tūirya- обозначает «сестру или брата отца», ср. др.-инд. pitrvya- «дядя (со стороны отца)», афг. trә «дядя», южно-белудж. trī «сестра отца, тетка». Вместе с тем, tūirya- (др.-ир. tūra-) в Авесте многозначно и служит порядковым числительным «четвертый», обозначает «туров, представителей одного из сакских племен», а также «створоженное или скисшее (молоко)» (AirWb, 656). Последнее значение наталкивает на мысль о первоначальном значении tūirya.duγδa(r) «старая дева; женщина, не вышедшая замуж и т. д.». Первоначальное знакомство Европы с образом Турандухт связано с искаженными переводами сочинений Табари и Бал‘ами, в которых имя сасанидской принцессы и затем царицы Борандухт, дочери Хосрова II Парвиза, было представлено как Турандохт. В начале XVIII в. принцесса по имени Турандокт стала героиней повести о жестокой китайской принцессе («История принца Халафа и китайской царевны Турандокт» из сборника «Тысяча и один день» Франсуа Пети де Ла Круа), которая явилась предметом многочисленных переработок и театральных и оперных постановок (пьеса К. Гоцци, опера Дж. Пуччини и т.д.). Параллельно в Европе была создана опера на базе персидского предания о принцессе Турандухт (Борандухт), дочери сасанидского царя Хостова II Парвиза (А. Бадзини и А. Гадзолетти «Туранда»). В отличие от Европы, в средневековом Иране Турандухт становится персонажем любовных историй, вплетенных в канву героических народных дастанов (история любви иранского принца Музаффаршаха и египетской принцессы Турандухт из дастана «Фирузшах-нама» в пересказе шейха Бигами; Турандухт-Мардандухт из дастана «Самак-айяр»).  

Ю. А. Иоаннесян (ИВР РАН) представил доклад «„Архаичный‟ глагольный суффикс в диалектах Хорасана». В докладе было сказано, что в ряде современных персидских диалектов Хорасана по обе стороны от ирано-афганской границы (в говорах Бирджанда в Иране и провинций Герата и Гора в северо-западном Афганистане) сохранился глагольный постпозитивный формант (суффикс) -i/-ê, известный по раннесредневековым текстам. Согласно опубликованным исследованиям, в некоторых из этих говоров он имеет ограниченное употребление и отмечен лишь в формах прошедшего времени в условных предложениях, часто выражающих ирреальное действие. В других суффикс используется в формах изъявительного наклонения (настоящего и прошедших времен) и сослагательного наклонения наряду с аналогичными формами без этого суффикса. Полное структурное совпадение диалектных примеров с соответствующими формами в раннесредневековых текстах, а также единый грамматический контекст употребления данных форм в рассмотренных современных говорах и средневековых письменных памятниках подтверждают правомерность отождествления диалектного -i/-ê с -ē(δ) раннесредневековых текстов.

А. А. Хисматулин (ИВР РАН) в докладе «Проблема надежности русскоязычных переводов Хафиза» указал, что критерий соответствия поэтического перевода оригиналу всегда один: насколько точно переданы в переводе все созданные автором образы. Если какие-то из них были опущены или вместо них появились иные, не принадлежащие автору и не имеющие к оригиналу никакого отношения, то перевод, каким бы привлекательным он ни казался, надежным считаться не может. Чтобы перевод был надежным, поэту необходимо обладать не только поэтическим даром, но и самому владеть языком оригинала, что на практике сочетается крайне редко. Начиная с начала XIX в., к творчеству Хафиза обратилось более десятка российских поэтов, но из них лишь единицы в полной мере владели персидским языком. В докладе были показаны конкретные примеры наиболее точных поэтических переводов газелей Хафиза, а также образцы самостоятельного творчества русскоязычных поэтов, которые были опубликованы под его именем.

О. М. Чунакова (ИВР РАН) выступила с докладом «„Напиток бессмертия‟ в согдийских манихейских текстах». В нем говорилось, что согдийское имя существительное nwš, ’nwš «амброзия, пища богов» (букв. «бессмертное») и имя cš’nt «напиток», употребляемое в этом же значении, встречается в нескольких согдийских рукописных фрагментах. К. Рек с помощью других фрагментов был восстановлен и переиздан опубликованный ранее В. Б. Хеннингом согдийский документ Ch/So 14731 V, содержащий описание Daēn’ы — Веры, которая в образе красивой девушки встречает душу праведного после его смерти и вручает ей «напиток бессмертия», — то есть этот напиток упоминается в тексте религиозного характера. О свойствах этого напитка в берлинской рукописи Ch/So 20230 V говорится, что «напиток бессмертия» (nwš’k cš’nt) предназначен для защиты царя от старости. В согдийской рукописи SI 4905 V из петербургской коллекции, которая является продолжением последней, также говорится об этом напитке. В петербургском фрагменте пока остаются нечитаемые слова, которые могут тюркскими, поскольку текст явно записан в согдийско-тюркской среде. Тем не менее, уже сейчас можно понять, что это рассказ о дарах царю, среди которых был и напиток бессмертия. Тот, кто выпьет этот напиток, найдет славу и исполнение желаний, избежит болезней и смерти, обретет богатство, семь его сыновей станут царями в семи областях, а пять дочерей — царицами в пяти областях и т.д. Таким образом, из этого текста следует, что, согласно представлениям согдийцев-манихеев, волшебный напиток находил применение не только при переходе в загробный мир, но и, как известно из фольклора и мифологии других народов, в этом мире приносил исполнение желаний, исцеление, бессмертие, богатство и славное многочисленное потомство.

Тематика всех прозвучавших докладов соответствует кругу научных интересов ученого, чье имя носит семинар, что свидетельствует о продолжении традиций иранистической школы А. А. Фреймана.

Следующее заседание Фрейманских чтений состоится в мае 2018 г.

О. М. Чунакова