Отклик на статью И. Е. Михеевой «Формирование тибетского фонда Института восточных рукописей РАН», вышедшей в «Новом историческом вестнике» РГГУ, №26(4), 2010, с. 94—102.

В нижеследующем тексте я собираюсь показать, что данная публикация, принадлежащая коллеге И. Е. Михеевой и напечатанная в издании, входящем в перечень ведущих рецензируемых научных изданий, представляет собой причудливую смесь компиляции, плагиата и фантазии автора, ограничившейся в своей «научной работе» беглым ознакомлением с двумя-тремя имеющимися в научном обороте публикациями, не углубляясь в изучение архивов и фондов, которое только и может дать удовлетворительные результаты при попытке написания качественной работы по истории формирования тибетского фонда ИВР РАН (ранее Азиатского музея и Института востоковедения АН СССР). Буквально в каждом абзаце статьи содержатся ошибки, неточности, некорректное цитирование. Не ставя перед собой цель представить весь их перечень, я рассмотрю ниже по 1—2 примера из каждого абзаца.

В первом, вводном абзаце (с. 94), привлекает внимание то, что автор пишет о тибетском фонде ИВР РАН как о собрании рукописей. Это слово используется четыре раза, при том что подавляющую часть тибетских книг фонда составляют ксилографы, старопечатные книги. Это слово возникает в тексте статьи значительно позднее.

В абзаце 2 автор пишет, что «основной массив письменных источников, хранящихся в тибетском фонде, сформировался в период распространения буддизма в Центральной Азии и на Дальнем Востоке». Это странное заявление, поскольку неясно, какими временными рамками оперирует автор. Подавляющая часть текстов тибетского фонда датируются XIX — нач. XX вв., лишь отдельные небольшие части собрания датируются более ранними веками. Поэтому, если автор имеет в виду период вплоть до XX в., то к нему относятся все книги фонда, а не «основой массив». Если же она подразумевает период окончательного закрепления буддизма на территории Монголии (XVII—XVIII в.), то из рассматриваемого периода выпадает подавляющая часть книг фонда.

В том же абзаце автор утверждает, что «монастырские библиотеки и хранилища обладали богатым собранием сочинений философов и ученых-практиков». Мне было бы очень интересно узнать имя хотя бы одного буддийского философа, который не был бы одновременно «ученым-практиком».

Абзац 3 начинается с пассажа: «Рост интереса к Востоку положил начало отечественному собиранию восточных рукописей, которое относится к первой четверти XVIII в., когда Петр основал Академию наук. В ее составе был образован Азиатский музей… Началась большая систематическая работа отечественных востоковедов по собиранию письменных памятников Востока…». Читатель, не сведущий в истории отечественного востоковедения, вправе решить, что Азиатский музей был основан примерно одновременно с Академией наук, и будет удивлен, узнав, что это знаменательное событие произошло почти век спустя, в 1818 г.

Абзац 4 (с. 94—95) содержит фразу: «Множество уникальных текстов входят в рукописные собрания Института, которые служат основой для исследований по актуальным проблемам истории и культуры народов Центральной Азии». Стоит ли замечать, что «рукописные собрания Института» важны для исследований, связанных со всеми регионами Востока, отнюдь не только с Центральной Азией.

В абзаце 5 автор пишет: «Особое место занимает тибетский фонд (около 20500 единиц хранения), в состав которого входят рукописные тексты и ксилографы, печатные клише, надписи на тканях и дереве, изображения божеств на тканях (танка), прорисовки». Число единиц хранения (около 20500) относится к инвентарным книгам фонда тибетских ксилографов и рукописей. Печатные клише входят в фонд под названием «Камни, слепки, вещи»; под надписями на дереве, по всей вероятности, имеются в виду тексты из Миранского городища, купленные С. Е. Маловым в 1913 г., они составляют отдельный фонд; все изображения, включая иконы и прорисовки, вошли в иллюстративный фонд тибето-монгольских коллекций.

Абзац 6 содержит серьезную фактическую ошибку: «Каталогизацией и описанием тибетского фонда занимались востоковед М. И. Воробьева-Десятовская и хранитель тибетского фонда Л. С. Савицкий. Ими совместно составлены инвентарные книги». Составлением инвентарных книг в 1970-е гг. занималась группа из трех человек: помимо названных двух, в нее входила Е. Д. Огнева.

Начиная со следующего, седьмого абзаца (с. 95—96), следует изложение истории формирования тибетского фонда, которое представляет собой сокращенный пересказ статьи М. И. Воробьевой-Десятовской и Л. С. Савицкого «Тибетский фонд ЛО ИВАН СССР» (издана в сборнике: Письменные памятники Востока / Историко-филологические исследования. Ежегодник 1974. М.: «Наука», ГРВЛ, 1981. C. 139—153; далее В-Д/С) с дополнениями, взятыми из моей статьи по истории формирования тибетского фонда, опубликованной на официальном сайте ИВР РАН (http://www.orientalstudies.ru/rus/index.php?option=content&task=view&id=2055; далее З). Ссылок на источники автор почти не делает. Текст, как правило, немного видоизменен Михеевой, но это, разумеется, не делает его авторским. По сути, налицо факт плагиата, который усугубляется неточностями, на сей раз авторскими. Впрочем, Михеева повторяет и некоторые неточности, которые имеются в В-Д/С и которые вполне были допустимы в 1981 г., но никак не могут быть оправданы на современном этапе.

Ярким примером «работы» автора служит следующий фрагмент абзаца 7: «В списке приобретенных материалов значится 12 тибетских сочинений и 12 тибето-монгольский билингв. В 1796 г. вышел первый каталог тибетских рукописей и ксилографов (500 наименований), составленный переводчиком П. С. Палласа И. Йеригом и опубликованный издателем Буссе». Он является не чем иным, как комбинацией цитат из З: «По итогам этого первоначального этапа собирания тибетских текстов помощник Палласа И. Ериг составил список приобретенных материалов, в котором значится 12 тибетских сочинений и еще 12 тибето-монгольских билингв», — и В-Д/С: «В 1796 г. вышел в свет первый каталог тибетских рукописей и ксилографов, привезенных Г.Ф. Миллером и П.С. Палласом. Он был составлен переводчиком и помощником П. С. Палласа Еригом и опубликован Буссе. В каталоге содержится около 500 названий» (с. 139). Стоит отметить, что неточность относительно 500 названий слепо повторена Михеевой, не нашедшей времени заглянуть в издание Буссе. При этом из текста Михеевой неясно, что собой представляют «12 тибетских сочинений и 12 тибето-монгольский билингв», тогда как именно они и были первым списком тибетских текстов в собрании Академии наук.

Далее, в абзаце 8 (с. 96) Михеева пишет: «Шиллингу удалось приобрести полный свод нартанского Ганджура». Это практически точный повтор фразы В-Д/С: «Шиллингу удалось приобрести также полный комплект нартанского Канджура» (с. 139). Стоит отметить, что сама по себе информация неверна, поскольку издание Кагьюра/Канджура, приобретенное Шиллингом, было не Нартангским, а Дэргэским. Далее автор пишет: «Совместная научная работа Шиллинга, как собирателя, и Шмидта, как систематизатора, привели к тому, что в 1847 г. был издан каталог тибетских рукописей и ксилографов, собранных Азиатским музеем. С середины XIX в. тибетский фонд Азиатского музея становится крупнейшим в Европе. Интересно, что в этот период, продолжая деятельность Шмидта, акад. А. Шифнер приобретал тибетские рукописи и ксилографы благодаря помощи католических миссионеров и членов Православной духовной миссии в Пекине». Ср. с цитатой из В-Д/С: «Совместные усилия Шиллинга, страстного собирателя тибетских рукописей, и Шмидта, неутомимого их систематизатора и исследователя, привела к тому, что тибетский фонд уже в середине XIX в. был крупнейшим и наиболее известным в Европе. Деятельность Я. Шмидта в Азиатском музее была продолжена акад. А. Шифнером, который приобретал тибетские рукописи и ксилографы с помощью католических миссионеров и членов Православной духовной миссии в Пекине» (с. 140). Полагаю, приведенных примеров достаточно, чтобы читатель сам сделал вывод о степени научной корректности И. Е. Михеевой. Следует, однако, остановиться еще на некоторых фактических ошибках автора статьи.

В абзаце 9 (с. 96—97) она утверждает: «Третий период поступления рукописей и ксилографов связан с экспедициями по Центральной Азии, Тибету и Китаю, которые проводило Императорское Русское географическое общество в конце XIX в.», — и вслед за тем упоминает две знаменитые экспедиции: Г. Ц. Цыбикова в Лхасу (1899—1902), организованную РГО; и Б. Б. Барадийна в Лавран (1905—1907), организованную Русским комитетом по изучению Средней и Восточной Азии, не имевшим отношения к РГО.

Абзац 10 (с. 97) содержит еще ошибки: «В 1910—1913 гг. неоднократно поступали тибетские рукописи и ксилографы от С. Ф. Ольденбурга. Дважды Азиатский музей пополнялся рукописями из Дуньхуана (около 250 единиц). В состав коллекции, состоящей из 57 дощечек с тибетскими надписями, купленной членом-корреспондентом С. Е. Маловым в 1914 г., входят списки, дощечки, военные рапорты и хозяйственные записи из Миранского гарнизона. Палеографические и текстологические исследования рукописей позволяют их датировать XI в.». Последнее предложение в цитате демонстрирует некомпетентность автора, которая, хотя и ссылается на статью В. С. Воробьева-Десятовского, но, очевидно, ее не читала, поскольку иначе она не могла бы не знать, что миранские дощечки датируются значительно более ранним временем, нежели XI в. Скорее всего, она имела в виду дуньхуанские тексты, упомянутые ею выше, но и здесь информация неточна, поскольку начало XI в. является верхней границей датировки текстов, которые могли быть созданы намного раньше. Кроме того, коллекция тибетских свитков из Дуньхуана еще в 1991 г. состояла из 214 единиц хранения (а не 250), сейчас в нее входит 217 ед. хр. Вероятно, в 1981 г., когда писалась статья В-Д/С, из которой Михеева почерпнула эти сведения, состав коллекции не был до конца ясен.

Схожая ошибка содержится в абзаце 11: «Инвентарная опись рукописей из Хара-Хото составляет 70 инвентарных номеров и описана сотрудником института А. С. Мартыновым». Это устаревшие данные, после 1981 г. состав коллекции значительно вырос за счет отнесения к нему вновь обработанных текстов.

Неспособность даже в пересказе сохранить четкость изложения проявляется в абзаце 12: «С 1928 по 1932 гг. Бурятию посетил известный тибетолог А. И. Востриков» (ср. В-Д/С: «в 1928—1932 гг. четыре раза посетил Бурятию А. И. Востриков» (с. 140)).

В абзаце 13 (с. 97—98) содержится следующее удивительное утверждение: «Репрессии 1929—1934 гг. в научной среде нанесли непоправимый урон отечественному востоковедению, особенно пострадала буддологическая школа». Как говорится, без комментариев.

Еще один пассаж — «После разгрома сотрудниками НКВД квартиры А. И. Вострикова чудом удалось спасти его монографию „Тибетская историческая литература“» — является вольной и ошибочной контаминацией двух моих фраз из разных статей: «Нельзя также не отметить того факта, что после ареста А. И. Вострикова его значительная личная коллекция тибетских текстов чудом не пропала после разгрома его квартиры сотрудниками НКВД, а была передана Институту» (статья на сайте ИВР РАН), — и: «…многие работы пропали в результате разгрома, учиненного сотрудниками НКВД, проводившими обыск в квартире ученого, одна монография затерялась где-то в Индии. Лишь чудом сохранившиеся гранки спасли для науки „Тибетскую историческую литературу“» (предисловие к кн.: Востриков А. И. Тибетская историческая литература. СПб., 2007, с. 12).

В том же абзаце Михеева утверждает: «В эти годы, под руководством Ф. И. Щербатского, вплоть до его эвакуации в Казахстан, продолжалась работа по инвентаризации тибетского фонда, которая прервалась начавшейся Великой Отечественной войной». Между тем, в В-Д/С говорится: «Из докладной записки Ф. И. Щербатского, заведующего Индо-тибетским кабинетом ИВ, поданной им в дирекцию в 1939 г., видно, что работа „по обработке Тибетского фонда, начатая несколько лет тому назад, прекратилась на полпути и в настоящее время мы имеем законченной лишь часть инвентарных книг“. Ф. И. Щербатской предлагал привлечь для инвентаризации Тибетского фонда студентов Восточного факультета ЛГУ, но его идея не была осуществлена. Начавшаяся Великая Отечественная война прервала всякую работу в Тибетском фонде» (с. 141).

В абзаце 14 (с. 98) говорится: «В послевоенный период с 1946 по 1950 гг. над разборкой ксилографов трудился К. М. Черемисов… По инвентарной описи, составленной К.М. Черемисовым, в хранилище содержится 30 сочинений объемом 4308 л.». Прочитав эти строки, читатель вправе задаться вопросом, в каком хранилище находились тогда все прочие тысячи томов тибетского фонда. В действительности, здесь имеет место очередное смешение фактов. Очевидно, Михеева волюнтаристски свела работу К. М. Черемисова к составлению описи 30 томов книг, купленных в 1947 г. у Б. В. Семичова (см. З).

Согласно абзацу 15: «…сотрудники Института Л. С. Савицкий, Г. А. Маковкина, М. И. Воробьева-Десятовская, Е. Д. Огнева приступили к систематизации и обработке тибетского фонда». Группы в таком составе в Институте не было. Изначально в нее входили первые три сотрудника, названные Михеевой, однако из-за болезни Г. А. Маковкиной она была заменена Е. Д. Огневой. Этот эпизод отражен в В-Д/С, откуда Михеева почерпнула основную канву своего повествования, вновь ее извратив.

Абзацы 16—17 (с. 98—99) протягивают мостик от советского времени к нынешнему: «В 70—80 гг. XX в. в инвентарных книгах записано свыше 18 000 томов… После нескольких переездов разбор фонда временно был приостановлен. В 2007 г. принято решение о новой инвентаризации фонда». Жаль, что автор не упоминает, какие именно переезды происходили в период между 1980-ми и 2007 гг. Сотрудникам, работавшим в Институте в указанные годы, об этих переездах ничего не известно.

Переходя к характеристике методов хранения и обработки текстов, автор воспроизводит данные В-Д/С, которые утратили актуальность. Так, в абзаце 18 (с. 99) упоминается принцип деления фонда на 3 группы («А», «B», «C») по размеру томов и говорится: «Размещение фонда по тематике позволило отказаться от принципа инвентаризации по произведениям и перейти к инвентаризации по томам». Между тем, в 2007 г., когда была начата новая инвентаризация фонда, мы отказались от формального деления книг по размерам. Около 9000 единиц хранения, на данный момент получивших новые шифры и инвентарные номера, разбиты по содержательному принципу (выделены комплекты различных изданий канона, издания отдельных сочинений канона, сборники канонических текстов).

Абзац 19 с шестью пунктами (с. 99—100) содержит информацию о старом делении фонда в соответствии с изложением В-Д/С. В отношении канонических текстов эта информация уже устарела. Михеева некритично дублирует и не вполне корректную информацию о конкретных экземплярах комплектов тибетского буддийского канона: «Ганджур имеется в следующих изданиях: Дэрге, Нартан, Пекин, Чонэ. Данджур полностью представлен только пекинским изданием». Между тем в нашем собрании имеются еще и неполное Ургинское издание Кагьюра, а также полное Нартангское издание Тэнгьюра/Данджура (в 3 экземплярах).

В абзаце 20 (с. 100) содержится справедливая фраза: «Систематизация и инвентаризация позволили выявить значительное число редких текстов», — однако читатель вправе был бы знать хотя бы несколько наименований «редких текстов». Увы, автор ограничивается общим замечанием.

В абзаце 21 автор совершает очередную фактическую ошибку: «Благодаря проекту… ACIP, часть буддийского канона была описана, и в электронном доступе вошла во всемирную библиотеку тибетских текстов». Речь идет о проекте создания базы данных тибетского фонда, который был осуществлен ИВР РАН с американской организацией ACIP. К сожалению, от внимания Михеевой ускользнул тот факт, что в базу данных практически не вошли сведения об изданиях тибетского буддийского канона. Внимание было сосредоточено на «сумбумах» и других текстах старых шифров «B» и «A» (издания канона в основном попали в шифр «С», а также в дублетный фонд).

Завершающий статью абзац 22 (с. 101—102) практически не имеет отношения к тибетскому фонду ИВР РАН. Автор рассуждает о методах работы бурятских коллег из ИМБТ СО РАН, опираясь на статью Ц. П. Ванчиковой и О. С. Ринчинова. Впрочем, и здесь она оказывается не в состоянии на приемлемом уровне даже пересказать чужой текст: рассуждая об «организационно-методологических проблемах» при «описании тибетских текстов и ксилографов (sic!)», она делает неожиданный вывод: «Систематизация, каталогизация и создание информационного ресурса ведутся параллельно в каждом фонде. Основная проблема заключается в отсутствии единых фактических стандартов в системе кодировки символов и связанной с этим унифицированной шрифтовой поддержки».

Поскольку я и мои коллеги (к. ф. н. С. С. Сабрукова, к. ф. н. Н. С. Яхонтова, Б. Л. Митруев, А. А. Сизова) уже не первый год занимаемся проектом инвентаризации и каталогизации тибетского фонда ИВР РАН, одной из целью которого является создание максимально полной истории формирования данной коллекции, то я счел необходимым отреагировать на статью, прямо затрагивающую наши научные интересы. Эта статья представляется не только низкопробной по своей методологии (прямой плагиат является одним из грубейших нарушений научной этики), но и в крайне искаженной форме отражает предмет исследования. Удивительно, как подобный текст мог выйти в издании, публикуемом одной из уважаемых научных организаций России.

к. ф. н. А. В. Зорин

P.S. Хочу отдать должное главному редактору журнала «Новый исторический вестник» С. В. Карпенко, который со всей тщательностью отнесся к высказанной мной критике и предложил опубликовать мой отклик вместе с актуальной информацией о состоянии тибетского фонда ИВР РАН в своеи издании. Предположительно данный материал выйдет в середине 2012 г.