Последние новости
Часто просматриваемые
Главное меню
Новости
История
Структура
Personalia
Научная жизнь
Рукописные сокровища
Публикации
Лекторий
Периодика
Архивы
Работа с рукописями
Экскурсии
Продажа книг
Спонсорам
Аспирантура
Библиотека
ИВР в СМИ
Противодействие коррупции
IOM (eng)
Eжегодная иранистическая конференция памяти О.Ф.Акимушкина - 2021 Версия для печати Отправить на E-mail
23.02.2021

17 февраля 2021 г., в каб. 146 ИВР РАН состоялась очередная ежегодная иранистическая конференция памяти О. Ф. Акимушкина по широкой тематике (философия, религия, история и культура региона Среднего и Ближнего Востока). В этом году она проходила в особых условиях, связанных с пандемией. По этой причине организаторами были предусмотрены два формата участия в конференции и чтения докладов – очный и дистанционный. Последним воспользовалось трое участников. Всего на конференции выступило 12 докладчиков, представляющих ИВР РАН, Институт Исмаилитских исследований (Великобритания), University of Amsterdam (Нидерланды), Институт истории, археологии и этнографии ДФИЦ РАН, СПбГУ (включая Институт Философии СПбГУ), Эрмитаж и РНб. Отрадно, что значительную часть участников составляли молодые исследователи.

Ниже представлены аннотации прочитанных докладов, которые для удобства восприятия сгруппированы по тематическим направлениям: литература народов Среднего и Ближнего Востока (литературоведение), изучение рукописного наследия данного региона, ислам и исламские религиозные учения, языкознание, история востоковедения и др. Это деление носит довольно условный характер, так как многие доклады объединяют сразу несколько направлений. Хотя на данной конференции обсуждается и приветствуется самая широкая иранистическая и сопряженная с ней тематика, наиболее полно в этот раз было представлено изучение рукописей, с которым особенно тесно было связана деятельность О. Ф. Акимушкина. С этого направления мы и начинаем данный отчет.

1. Изучение рукописного наследия народов Среднего и Ближнего Востока:

О. М. Ястребова (РНБ, СПбГУ) в докладе «Миниатюры мусульманских рукописей библиотеки Санкт-Петербургского государственного университета» отметила, что в состав собрания мусульманских рукописей Санкт-Петербургского государственного университета, которое насчитывает почти полторы тысячи единиц хранения, входят 12 манускриптов, украшенных миниатюрами разного времени и качества.

Докладчик указала на то, что две самые ранние миниатюры находятся в недатированном списке поэмы Ахмеди «Искандар-наме» (№ 346), они были созданы в Османской Турции предположительно в середине XV в. В 1621 г. был окончен и иллюстрирован 29 миниатюрами второй том турецкого перевода «Шахнаме», осуществленного Дарвишем Хасаном Медхи по заказу султана Османа II (1618–1622). В Бухаре в середине XVII в. был создан экземпляр «Бустана» Са‘ди (№ 634) с миниатюрой, нарисованной одним или несколькими художниками, трудившимися в придворной китабхане султана ‘Абд ал-‘Азиза (1645–1680). Одна иранская миниатюра XVII в. имеется в «Хамсе» Низами 1667 г. (№ 1463). Сильное индийское влияние прослеживается в двух сильно пострадавших иллюстрациях к поэме Бафки Вахши «Фархад и Ширин», переписанной в 1602–1603 г. (№ 1258). В кашмирском стиле выполнены миниатюры двух рукописей XVIII в.: исторического сочинения ‘Абд ар-Раззака Самарканди «Матла‘ ас-са‘дайн ва маджма‘ ал-бахрайн» (№ 943) и поэмы «Йусуф и Зулейха» Джами (№ 933). Еще один иллюстрированный список XIX в. той же поэмы украшают 26 миниатюр в каджарском стиле (№ 638).

Докладчик отметила, что целый ряд рукописей содержат миниатюры, добавленные к тексту значительно позже даты его переписки. Это, во-первых, персидская «История Чингиз-хана» Амира Сати ал-Мавлави б. Хусам ад-дан Хасана (№ 950), предположительно переписанная в конце XIV или в XV в., с иллюстрациями, нарисованными в XV или даже начале XVI в. (причем, художник пытался воспроизводить более ранние миниатюры одного из списков «Собрания летописей» Рашид ад-дина). Прекрасный иранский рисунок тушью, изображающий сидящего на коленях дервиша с чашей в руках, был добавлен в начале XVII в. на первой странице списка арабского астрономического трактата ал-Чагмини (№ 1207). В вышеупомянутой рукописи «Хамсе» 1667 г. с миниатюрой (№ 1463) есть еще один довольно грубо выполненный рисунок, добавленный в XIX в. Два списка «Хамсе», относящиеся к XVII в., также были проиллюстрированы в XVIII (136) и XIX вв. (1126).

С. А. Французов (ИВР РАН, НИУ ВШЭ – СПб., СПбГУ) в докладе «Новая арабская версия предания о ниспослании Грамоты о почитании дня Воскресного» указал, что около десяти лет назад во время работы с арабографичными рукописями Библиотеки Румынской академии в Бухаресте ему довелось обнаружить арабо-православный сборник, состоящий из 34 агиографический преданий, переписанный в Иерусалиме в конце XVIII в. Несколько включенных в него памятников были изданы или подготовлены к изданию с русским переводом, в том числе ранее не известная версия сказания об обретении сошедшей с небес Грамоты о почитании Воскресенья вместо ветхозаветной субботы (Французов С. А. Новая арабская версия сказания о ниспосланной с небес Грамоте о почитании Дня Воскресного // Вестник ПСТГУ. Серия III: Филология. 2015. Вып. 5 (45). С. 81–92). Это произведение житийной литературы (в широком смысле слова) представлено на арабском языке полудюжиной версий (см.: Bittner M. Der vom Himmel gefallene Brief Christi in seinen morgenländischen Versionen und Rezensionen. Wien: in Kommission bei Alfred Hölder, 1906 (Denkschriften der Kaiserlichen Akademie der Wissenschaften in Wien, Bd 51; Graf G. Der von Himmel gefallene Brief Christi. (Nach Cod. Monac. Arab. 1067.) // Zeitschrift für Semitistik und verwandte Gebiete. Bd 6. 1928. S. 10–23). Тем интереснее было обнаружить в составе арабо-православной сборной рукописи РНБ Ар. н. с. 91, переписанной в селении ат-Тайба под Иерусалимом в середине XIX в. для Порфирия Успенского, еще одну, наиболее пространную ее версию (fol. 87r–89v). Как выяснилось, текстологически не представляется возможным свести эту версию вместе с бухарестской и другими к одному протографу, поскольку данное агиографическое предание передавалось в арабо-христианской среде изустно, а его письменная фиксация производилась по мере необходимости в разных местах и в разное время. В языке этой версии отмечена редкая особенность, характерная для некоторых сиро-палестинских диалектов: употребление перфектного форманта 2 л. м. р. мн. ч. -тӯ (вместо классического -тум).

А. А. Хисматулин (ИВР РАН) в докладе «Стилеметрическое подтверждение преднамеренного плагиата на примере Фустат ал-‘адала (683 AH/1284-5 AD)» отметил, что текст Сийар ал-мулук/Сийасат-нама («Жития владык»/«Книга о правлении») до сегодняшнего дня был не единожды издан под авторством Низам ал-мулка (ум. 485/1092). Он стал одним из базовых источников для другого текста — Фустат ал-‘адала фи-л-кава‘ид ал-салтана («Шатер справедливости в правилах султаната»). Уникальный список Фустат ал-‘адала, который по ошибке попал в тюркскую часть коллекции рукописей Национальной библиотеки Франции (BnF, Suppl. Turc 1120), был скомпилирован Мухаммадом ал-Хатибом в 683/1284–5 г. и обнаружен ещё в середине XX в. Османом Тураном (Osman Turan, ум. 1978), известным турецким специалистом по истории Салджукидов. Однако этот текст до сих пор остается как толком неисследованным, так и неизданным, если не считать размещение в свободном доступе копии с рукописи на сайте BnF.

В докладе были представлены результаты компьютерной стилеметрии с использованием программного обеспечения R-Stylo – разработки польских специалистов из Института польского языка (Краков). Эти результаты наряду с результатами традиционной текстологии, которые планируется опубликовать в журнале «Ориенталистика» 2021, №4(1), показали, что в случае с Фустат ал-‘адала имеет место интеллектуальный плагиат, прикрытый целенаправленным редактированием с целью скрыть основной источник заимствования — первую редакцию Сийар ал-мулук, содержащую касиду Амира Му‘иззи.

О. В. Васильева (РНБ) в своем докладе «Рукописные Кораны собрания Петра Дубровского» отметила, что собрание русского дипломата Петра Петровича Дубровского (1754–1816), составленное им за время службы во Франции и других странах Европы, легло в основу созданного в 1805 г. Отдела рукописей Императорской Публичной (ныне Российской национальной) библиотеки. Помимо огромного числа западноевропейских документов и кодексов в собрании насчитывается около 150 рукописей восточного происхождения. Дубровский, как правило, не приобретал списки одних и тех же сочинений, но для Коранов сделано исключение: их десять. При этом в коллекции представлен «широкий спектр» и с точки зрения времени и места создания (от X до XVIII в.; Северная Африка, Магриб, Малая Азия), и с точки зрения формы (кодексы вертикального, горизонтального, восьмиугольного формата и свитки-амулеты), и с точки зрения материала письма и почерковых стилей (пергамен и бумага; чернила разного цвета; куфи, мухаккак и насх). По словам докладчика, впечатляет разнообразие стилей оформления и изящество выполнения орнаментального декора. В неполном каталоге своего собрания Дубровский особо отметил три списка Корана, сознательно указав, что они были приобретены в Испании или Португалии. Однако по имеющимся признакам они происходят из библиотеки парижского аббатства Сен-Жермен де-Пре, разоренного во времена Французский революции. Источники поступления некоторых других Коранов остаются неизвестными.

2. Литературоведение:

М. С.  Пелевин (СПбГУ) в докладе «Девять благословенных какаров» представил анализ короткого житийного рассказа о девяти «божьих мужах» (mardān-i xudā) из паштунского племени какар. Этот рассказ входит в уникальную агиографическую антологию, которая является частью сочинения Tārīkh-i Khānjahānī wa Makhzan-i Afghānī (1613) — первой книги по истории афганцев (паштунов), написанной на персидском языке в могольской Индии в среде индо-афганской знати. Сообщение о девяти благословенных какарах относится к тем немногочисленным материалам антологии, которые имеют прямую связь с паштунскими племенными территориями и содержат полулегендарные сведения или сказочные истории фольклорного происхождения. В образе девяти «божьих мужей» автор доклада предлагает видеть отражение популярного коранического сюжета о «людях пещеры» (ashāb al-kahf; Qur’ān 18: 9–26), а также рассматривает возможные варианты прочтения фразы-заклинания на языке пашто, приводимой в персидском тексте с явными искажениями. Анализ материалов индо-афганской житийной антологии важен для изучения сложного и долговременного процесса исламизации паштунских племен.

А. В. Моисеева (Эрмитаж, ИВР РАН) посвятила свой доклад «Текст и рукопись “Анис ал-муридин ва шамс ал-маджалис”: предварительные наблюдения» произведению «Анис ал-муридин ва шамс ал-маджалис», рукопись которого имеется в собрании ИВР РАН. Это произведение представляет собой тафсир на суру «Йусуф», написанный в мистическо-дидактическом ключе, сопровождаемый многочисленными поучительными притчами из жизни пророков и известных суфиев. Изначально этот текст приписывался знаменитому гератскому шейху Абдаллаху Ансари (1006–1089), однако позже его авторство было отвергнуто. Рукопись этого произведения, хранящаяся в ИВР РАН, была переписана в Средней Азии в 1235 г. х. (1819–1820 гг.), о чем свидетельствует запись в колофоне, помещенном в конце произведения. Она является одной из немногих известных на данный момент в мире.

А. Д. Притула (Эрмитаж) в докладе «Христианская мистическая газель? Восточносирийский литературный круг эпохи Ильханидов» отметил, что несмотря на то, что Хамис бар Кардахе (втор. пол. XIII в.) может по праву считаться одним из интереснейших поэтов сирийской словесности, до последних нескольких лет о нем почти ничего не было известно. Жизнь литератора была связана с городом Арбелой (Северный Ирак), который в этот период был важным культурным центром. Сохранилось несколько стихов этого автора, связанных с этим городом и упоминающих его то в положительном, то в отрицательном контексте. Сборник стихов Хамиса, дошедший в нескольких рукописях, отличается разнообразием форм. Поэт жил в эпоху государства Ильханов (Хулагуидов), когда литераторы христианского церковного круга впервые за многие столетия приблизились к царскому двору. Это привело к кардинальным изменениям характера сирийской поэзии, выбору новых тем и форм.

Хамис, по словам докладчика, продолжал направление, начатое своими старшими современниками Бар Мад‘ани и Бар ‘Эбройо. Его творчество является ярким примером экспериментов в области формы и содержания. Поэт написал множество четверостиший, больших и малых стихотворений строфической и не строфической формы. В докладе подробно рассматривается стихотворение, написанное Хамисом в летней резиденции Ильханов, на горе Ала-Так (Иранский Азербайджан), очевидно, под влиянием формы персидской мистической газели, популярной в этот период. В произведении использование топоса вина как символа мистической любви сочетается с явными аллюзиями на христианское ее понимание: евхаристическое литургическое применение. Очевидно, автор, бывший священником несторианской церкви, принимал участие в богослужениях, устраиваемых по приказу ханов, симпатизировавших христианству, а также их жен, которые были христианками несторианского толка. О подобных ритуалах при дворе в этот период сохранилось множество свидетельств в исторических хрониках.

3. Ислам и исламские религиозные учения:

Ш. Ш. Шихалиев (University of Amsterdam, Нидерланды, Институт истории, археологии и этнографии ДФИЦ РАН, Россия) в своем докладе «Модели воспитания “идеального мусульманина” в контексте развития суфизма в Дагестане (по материалам арабоязычных рукописей)» указал на то, что в академической науке преобладает подход, когда сочинения по суфизму чаще всего рассматриваются исследователями как источник информации об исламе. В то же время суфизм и суфийская литература являются выражением идентичности мусульманина, который видит себя на стыке литературных моделей, личного опыта и саморефлексиив контексте того, что значит быть «идеальным мусульманином» (ал-инсан ал-камил).

Докладчик отметил, что суфизм — это не только источник об одном из течений в исламе, но и важный инструмент в контексте воспитания «идеального мусульманина», нацеленный на личный индивидуальный опыт человека и может рассматриваться как модель поведения мусульманина в обществе.

По словам докладчика, изучение рукописей по суфизму, теории и практики суфизма в Дагестане, позволили ему выделить несколько суфийских моделей, характеризующих разные аспекты его развития, акцент на определенных теориях и практиках.

Настоящий доклад основан на статистическом анализе нескольких рукописных коллекций Дагестана, отражающем распространение в Дагестане рукописей по суфизму определенных авторов в их хронологическом срезе. Исследованный материал показывает, не только распространение сочинений того или иного автора, но и то, как суфийские сочинения определенных авторов вытеснялись другими.

Такая смена репертуара сочинений по суфизму в Дагестане показывает разнообразие и смену одних моделей другими. Причем, каждая из этих поведенческих моделей суфизма отличающаяся друг от друга ориентированностью на разные концепты (этика, ритуальная практика, связь с нормативными исламскими практиками и пр.) являлась определяющей моделью воспитания «идеального мусульманина» в конкретный исторический период.

Я. Эшотс (Институт исмаилитских исследований, Лондон) в докладе «Анри Корбен как исследователь исмаилизма» отметил, что Анри Корбен полагал, что ключевую роль в исмаилитском призыве (да‘ва) играла эзотерическая философская доктрина, благодаря посвящению в которую адепт воскресал к вечной жизни. Духовное воскрешение неофита осуществлялось посредством та’вūла (буквально «возведения к первооснове»), символического толкования буквы Писания.

Корбен, указал докладчик, разделял исмаилитское положение, согласно которому, религия в ее чисто духовной ипостаси, хакūка, стала недоступной человеку со времен Адама, первого пророка настоящей эры истории человечества, «эры сокрытия» (давр ал-сатр). На протяжении этой эры духовные истины открываются человеку только посредством символов. Задача исмаилитской иерархии в данный период – обеспечить устойчивое равновесие между внешним и внутренним, между системой гностического (сокровенного и спасительного) знания и внешней религией, между эзотерическим братством и государственным и/или «церковным» механизмом. Зиждущаяся на принципе взаимного соответствия миров (тавāзун ал-‘авāлим) исмаилитская герменевтика транспонирует всякое историческое или легендарное событие на духовный или инициатический уровень.

Тремя ключевыми темами исмаилитской мысли, согласно Корбену, являются диалектика тавхūда,«драма на небе» и цикличность времени (его разделение на большие и малые «эры», или периоды). Диалектика тавхūда заключается в синтезе отрицания всякого атрибута твари по отношению к творцу и отрицания этого отрицания. Под «драмой на небе» следует понимать неповиновение третьего интеллекта (проявившееся в его отказе признать превосходство второго интеллекта и в почитании первого интеллекта в качестве творца), его «падение» на низшее, десятое, место в иерархии разумов и последующее возникновение и эволюцию материального мира, в частности, «земного» человечества, с целью искупления его проступка. Это космическое «искупление» состоит из чередующихся «действий», или эр, сокрытия и раскрытия. Настоящая большая эра включает в себе шесть меньших эр законодательного пророчества, вместе образующих «ночь религии» (шаб-и дūн), на протяжении которой «солнце имама» скрыто покровом религиозного закона. В конце эры ночь сменится днем, то есть прямым правлением имама, без посредства религиозного закона. «Вечный имам», или божественный логос, на протяжении истории человечества являет себя в последовательной череде особей.

4. Отдельным темам — языкознанию, истории востоковедения и проблемам белуджей — посвящены три следующих доклада:

П. Б. Лурье (Эрмитаж) в своем докладе «Богиня Хшум от Хорезма до Кафиристана» представил анализ соответствия имен богинь: согдийского и хорезмийского (ə)Xšum, бактрийского Þομαγο, Ομμα с одной стороны, и кати Kuṣum'äī, калаша Kuṣumai, с другой. Докладчик предположил, что это варианты одного и того же иранского теонима, в кафирские и дардские он был заимствован из восточноиранского, прото-мунджанского *Xṣ̌umá. В докладе анализируются предложенные этимологии имен богинь, возможные совпадения их ролей в пантеоне, критически пересматриваются предложения по их иконографии.

А. О. Победоносцева-Кая (СПбГУ, ВФ) в докладе «Наука на службе революции: курдовед Ф. Б. Ростопчин (1904–1937)» указала на то, что развитие советского курдоведения проходило в контексте противоборства идей мировой революции и государственных интересов советского государства. Доклад рассматривает яркий, хотя и недолгий жизненный путь Федора Борисовича Ростопчина (1904–1937). Его активная поддержка «революционизации Востока» привела Ф. Ростопчина к изучению персидского языка и сопутствующих дисциплин в Московском Институте Востоковедения им. Нариманова и работе в Коммунистическом университете трудящихся Востока им. И. Сталина. В 1931 г. Ф. Ростопчин был направлен в Институт Востоковедения АН СССР, где участвовал в коллективных работах по описанию персидских рукописей, написал ряд статей в соавторстве с О. Л. Вильчевским, также Ф. Ростопчиным был начат перевод истории курдов Шараф-хана Бидлиси на русский язык.

Докладчик отметила, что победа концепции «строительства социализма в одной стране», приводит в 1930-е гг. к репрессиям в отношении курдоведов и отражается на развитии курдских исследованиях. Тяжелее всех репрессии ударили по тем, кто тесно контактировал со структурами Коминтерна. В 1935 г. Ф. Б. Ростопчин был впервые арестован и сослан в Ташкент, где занимался переводом документов из архива джуйбарских шейхов — важного источника по социально-экономической истории Средней Азии. После второго ареста в 1937 г. был приговорен к ВМН и расстрелян в том же году.

Докладчик указала, что настоящий доклад основан на ранее не использовавшемся архивном материале.

В. А. Носов (Институт философии СПбГУ) в своем докладе «Белуджский сепаратизм в Пакистане» указал на то, что сепаратизм белуджей Пакистана имеет давние корни, трудности с поддержанием полноценного контроля испытывали и британская колониальная администрация, и в новейшее время пакистанское центральное правительство. На территории Белуджистана в настоящее время действуют и катализаторы, и ингибиторы сепаратизма. Налицо факторы, способствующие обострению сепаратизма, такие как ограничение возможностей местной элиты влиять на политическую жизнь региона, массовая миграция на территорию традиционного расселения белуджей, попытки эксплуатировать ресурсы региона без учета политических и экономических интересов коренного населения, длительная история ущемления их со стороны центральной администрации и постоянное применение ею репрессий. Напротив, негативно на перспективы сепаратистского движения влияют такие факторы, как дисперсность расселения белуджей, раздробленность общины по трибальным, социальным и экономическим признакам, отсутствие у элиты общины единого понимания, чего именно следует добиваться, и неготовность различных ее сегментов действовать сообща. Неоднократно предпринимались попытки объявить проекты создания независимого Белуджистана делом рук сверхдержав и региональных игроков, но, как отметил докладчик, обычно без всякой серьезной доказательной базы. По-видимому, исключая внезапные и масштабные перемены геополитического положения региона, сепаратизм белуджей в Пакистане останется в обозримом будущем маломасштабным и слабо заметным извне явлением, и, возможно, инструментом давления региональных элит на федеральные.

В заключение следует указать, что сложные условия пандемии не помешали данной ежегодной конференции, которая в этом году проходила точно в день рождения О. Ф. Акимушкина. Ее успешное проведение даже в нелегких обстоятельствах высвечивает усиленный интерес специалистов к данному научному форуму.

Ю. А. Иоаннесян

Последнее обновление ( 23.02.2021 )
« Пред.   След. »

На сайте СПб ИВР РАН
Всего публикаций10968
Монографий1592
Статей9118
b_barabanov_1946.jpg


Programming© N.Shchupak; Design© M.Romanov


beacon typebeacon type