Последние новости
Часто просматриваемые
Главное меню
Новости
История
Структура
Personalia
Научная жизнь
Рукописные сокровища
Публикации
Лекторий
Периодика
Архивы
Работа с рукописями
Экскурсии
Продажа книг
Спонсорам
Аспирантура
Библиотека
ИВР в СМИ
IOM (eng)
Конференция памяти О.Ф.Акимушкина - 2020 (отчет) Версия для печати Отправить на E-mail
21.02.2020

9 февраля 2020 г., в каб. 146 ИВР РАН состоялась очередная ежегодная иранистическая конференция памяти О. Ф. Акимушкина по широкой тематике (философия, религия, история и культура региона Ближнего и Среднего Востока). В этом году она отличалась особо широким кругом участников и собрала исследователей из Санкт-Петербурга, Москвы и Лондона, представляющих 8 организаций: ИВР РАН, РГГУ, Институт Исмаилитских исследований (Великобритания), СПбГУ, МАЭ РАН (Кунсткамера), Эрмитаж, Гос. Музей истории религии и РНб. Всего выступило 16 докладчиков, двое из которых имели содокладчиков. При этом, не все люди, подавшие заявки на участие, были включены в программу из-за невозможности выступить столь большому числу докладчиков в один день. Такой интерес к данной конференции и все возрастающее количество желающих прочесть на ней доклады ставят вопрос о целесообразности проведения будущих конференций памяти О. Ф. Акимушкина в два дня. Однако это потребовало бы значительно больших организационных ресурсов, чем те, что были задействованы по сей день, а потому вопрос этот требует тщательного изучения и пока может рассматриваться исключительно в гипотетической плоскости.

Ниже представлены аннотации прочитанных докладов, которые для удобства восприятия сгруппированы по тематическим направлениям: литература народов Среднего и Ближнего Востока, изучение рукописного наследия данного региона, коллекции и архивы, ислам и исламские религиозные учения и др. Это деление носит довольно условный характер, так как многие доклады объединяют сразу несколько направлений.

1. Литература народов Среднего и Ближнего Востока:

Башарин П. В. (РГГУ) в своем докладе «О генезисе мотива паломничества птиц в мусульманской мистической литературе» указал на то, что мотив паломничества птиц впервые зафиксирован в Рисалат ат-тайр Ибн Сины (ум. 1037), за которой следуют арабская Рисалат ат-туйур Абу Хамида Мухаммада ал-Газали (ум. 1111), персидская, написанная Ахмадом ал-Газали (ум. 1126), длинная касыда Тасбих ат-туйур Сана’и (1131), наконец самый известный из памятников — Мантик ат-тайр ‘Аттара (ум. 1221). Первым зафиксированным прототипом данного повествования является притча, описанная неопифагорейцем Нумением из Апамеи (2 в.). Интерпретируя миф из Одиссеи и миф об Эре из Государства Платона, он говорит о душах, собирающихся на Млечном Пути перед нисхождением в земные тела. На их пути некроманты расставляют приманки в виде молока и меда (“мед телесных услад” и “несмешанное вино неведения”), символизирующие наслаждения. Клюнув на них души нисходят в мир рождений. Наиболее четко эта история отражена у Ибн Сины, где также фигурируют силки, расставленные птицеловами, рассыпавшими корм для приманки. При этом параллель с душами и птицами в его сочинении наиболее явная. Эти птицы пересекают восемь долин, образ которых в дальнейшем получил максимальное раскрытие у ‘Аттара. Они также достигают царя, который не в силах освободить их запутавшиеся лапы и посылает с ними посланца к птицеловам. Ибн Сина мог познакомиться с этим гностическим мифом непосредственно в Мавераннахре. Однако уже последующие интерпретаторы, явно не зная оригинала, развивают историю о птицах совершенно в ином контексте.

Болашенкова Е. А. (СПбГУ) в докладе: «Персидский панегирик российской императрице: Шāхнāме Екатерины (конец XVIII в.)» отметила, что Шāхнāме Екатерины (شاهنامۀ کاترین) — стихотворное персоязычное сочинение конца XVIII в., посвященное Екатерине Второй. Формально представляя собой отчет о дипломатической миссии, этот текст по своей сути является панегириком, в тридцати двух главах прославляющим справедливость императрицы, просвещенность ее власти, устройство ее государства и достоинства его городов. Книга написана размером мутакариб, характерным для эпического жанра маснави. Объем ее составляет 484 бейта (968 мисра‛). Автор ее, Мохаммад б. Мохаммад Мохсен Ашрафи Ильчи (محمد بن محمد محسن اشرفی ایلچی), состоял в посольстве каджарского принца Мортазы Кули-хана, пребывавшем при дворе в Петербурге. Сочинение было переведено на русский язык и в 1793 г. издано в Императорской Типографии в двуязычном виде. Справа на каждом из 70 разворотов представлен персидский текст, слева — русский перевод. По мнению А. Гольчина Ма‛āни, Шāхнāме Екатерины — первая в России печатная книга на персидском языке.

В 2015 г. в Иране появилось факсимильное издание с предисловием М. Голāми Джалисе и М. Дж. Ахмадиниā, посвященное О. П. Щегловой. В нем воспроизведен текст экземпляра из мешхедской библиотеки Āстāн Кудс Резави. Тем не менее, источник представляется пока недостаточно изученным. В частности, нам неизвестно о публикациях о нем на западных языках.

Почему Ашрафи назвал свое сочинение «Шāхнāме»? Является ли оно единственным в своем роде или имеет аналоги? Берт Г. Фрагнер в труде Персофония говорит о целом жанре шāхнāма-нависи. Он определяет его как «формально аналогичный Шāхнāме эпос, в котором современная история изображается, все время опираясь на великий труд Фирдоуси — прежде всего в метрике и образном языке». Подобные сочинения слагались и вне Ирана. ХХ век породил удивительные примеры шāхнāма-нависи, среди которых Фрагнер называет Кайсарнāме в честь германского кайзера и Микадунāме в честь японского императора, советскую поэму Тāдж-у байрак А. Лахути и Шахнāме-йе Читрал о местном пакистанском правителе. Среди более ранних текстов нельзя не упомянуть Шаханшāхнāме Сабā Кāшāни.

Шāхнāме Екатерины, безусловно, заслуживает детального изучения. Среди вопросов, представляющих для нас особенный интерес — проблема происхождения Ашрафи, особенности его языка и стиля, история русского перевода его сочинения.

Пелевин М. С. (СПбГУ) в докладе : «Ранняя литература пашто в персофонном пространстве: «свое» и «чужое» отметил, что, несмотря на выросший в последнее десятилетие академический интерес к теме персофонного культурного пространства, региональные особенности многих этно-культурных общностей, составлявших это пространство на рубеже средневековья и нового времени, в том числе таких крупных и политически значимых, как паштунские племена, по-прежнему остаются в категории «известных неизвестных». В его докладе были рассмотрены некоторые общие социально-исторические условия, в которых осуществлялся переход языка пашто к письменному состоянию и происходило становление литературы на нем в XVII в. Также затронуты такие аспекты этого процесса как влияние социальной среды и трайбалистской идеологии, отсутствие института покровительства и рудиментарные проявления творческой свободы, соотношение традиционализма и авторской индивидуальности. При оценке формирующего воздействия персидской литературной традиции на паштоязычную предлагается учитывать врожденную дихотомию племенного сознания «свой—чужой» и различия в функциональности текстов.

Притула А. Д. (Эрмитаж) в докладе «Опыт изучения сирийских христианских поэтических диванов монгольского времени на основе работы О. Ф. Акимушкина по текстологии дивана Хафиза» указал на то обстоятельство, что в результате многовекового сосуществования с мусульманскими общинами сирийская литературная традиция испытала сильное влияние персидской и арабской поэзии. Во второй половине XIII века, после падения династии Аббасидов и воцарения новой династии, Хулагуидов (Ильханов), христианские литераторы впервые приблизились царскому двору. Это привело к изменению характера поэзии и пересмотру традиционного понимания жанров. Литераторы этого периода во многом следовали поэтическим моделям персидских и арабских авторов этого периода. До недавнего времени эта страница сирийской литературы не вызывала большого интереса исследователей. Для текстологической реконструкции и издания памятников этой эпохи необходимо учитывать опыт иранистов по изучению наследия классической персидской поэзии, и, в первую очередь, работу О. Ф. Акимушкина по критическому изучению поэтических диванов.

2. Изучение рукописного наследия народов Среднего и Ближнего Востока:

Ястребова О. М. (РНБ, СПбГУ) в докладе: «Владельческие приписки ‘Абд ал-Кадира ал-Мараги (1353-1435) в рукописи «Хамсе» Низами 798 / 1375 г.» отметила, что в Восточном отделе Научной библиотеки им. M. Горького СПБГУ хранится неполный список «Пятерицы» Низами, датированный 798 / 1375 г. Рукопись эта важна прежде всего как один из четырех сохранившихся датированных списков поэм Низами, относящихся к XIV в. Однако значительный интерес представляют также владельческие приписки, которые можно увидеть возле колофона каждой из поэм (кроме «Махзан ал-асрар», которая утрачена практически полностью). Эти приписки содержат по одному бейту, в котором упоминаются главные герои произведения, также имя владельца рукописи — ‘Абд ал-Кадир б. Гайби ал-Мараги, а некоторые и дату — 791/1389 г. Кроме того, на л. 93r имеется четкий оттиск круглой печати с легендой ‘Абд ал-Кадири-и Гайби.

Докладчик указала на то, что ‘Абд ал-Кадир б. Гайби ал-Мараги (1353-1435) — знаменитый теоретик музыки, владевший также искусством каллиграфии и стихосложения. Он был приближенным султана Шайх Увайса Джалаира, а также придворным музыкантом Тимура. Подлинность приписок и печати подтверждается сравнением с автографом трактата ал-Мараги «Джами‘ ал-алхан» 818/1415 г. из собрания мечети Нуросмание (№ 3644).

Доклад Зайцева В. П. (ИВР РАН) и Чунаковой О. М. (ИВР РАН): «Согдийские рукописи из коллекции С.Ф. Ольденбурга (Сериндийский фонд ИВР РАН)» был посвящен результатам совместной работы над несколькими недавно обнаруженными в Сериндийском фонде ИВР РАН согдийскими фрагментами, написанными, как и большинство подобных текстов, на обороте китайских свитков. В докладе было отмечено, что изучение китайских текстов на стороне Recto позволило определить порядок следования всех фрагментов, относящихся, как оказалось, к популярной в буддийской среде «Лотосовой сутре». Это помогло соединить новые согдийские фрагменты с некоторыми изданными ранее, установить порядок их следования и отметить некоторые особенности использования согдийцами китайских свитков (нарезание их на отдельные листы, возможное склеивание в ином порядке и др.).

Хисматулин А. А. (ИВР РАН) в докладе: «Комментарий ‘Абд ал-Рахмана Джами на полях Рисалай-йи кудсиййа по рукописи 386 из собрания СПбГУ» отметил, что рукопись 386 из коллекции Восточного факультета СПбГУ представляет собой сборник из 29 текстов, многие из которых были написаны известными шейхами братства Накшбандийа. Эти тексты были переписаны в течение 944—951/1538—1545 гг. в Бухаре одним переписчиком по имени Лутф Аллах Зийа ал-дин б. Абу-л-Ma‘али ал-Сануджирди. Он принадлежал к категории переписчиков, которые с предельной точностью копировали то, что имелось у них на руках, и искал оригиналы (асл) или наиболее надежные копии, часто отмечая в собственной копии на полях — «сверено с оригиналом» (بلغ المقابلة باصلها) или просто — «сверено» (بلغ). Среди скопированных им текстов есть Рисалa-йи кудсиййа (Послание святых изречений), которая после смерти Баха’ ал-дина Накшбанда (ум. 791/1389) была составлена Мухаммадом Парса (ум. 822/1420) в жанре комментария (шарх) одновременно с первой редакцией Анис ат-талибин в жанре агиографии (макамат) до 796/1394 г.

Докладчик указал, что Рисалa-йи кудсиййа была скопирована Зийа ад-дином в 946/1540 г. с копии ‘Абд ал-Рахмана Джами (ум. 898/1492), судя по маргинальным записям с подписью поэта — J, sallamahu Allahu (ج سلمه الله) или J, sallamahu Allahu wa-abqahu (ج سلمه الله وأبقاه). Такие же маргинальные записи, но меньшим числом и с посмертной евлогией Джами — J, quddisa sirruhu, были отмечены покойным Aхмaдом Тахири ‘Ираки и в Парижской копии Рисалa-йи кудсиййа, (BnF, Sup. Persan 968) — в его предисловии к критическому изданию этого текста.

В презентация доклада был представлен состав рукописи 386 и комментарий Джами на полях Рисалa-йи кудсиййа.

Белкина Е. М. (ИВР РАН) посвятила свой доклад: «К вопросу о датировке рукописи «Муса-наме» Шахина в ИВР РАН» одной из наиболее любопытных рукописей на еврейско-персидском языке, находящейся сегодня в фонде Института восточных рукописей РАН (шифр С40 Еврейского фонда). Рукопись содержит текст поэмы «Муса-наме», созданной в Ширазе еврейским поэтом Шахином около 1350 г. Этот источник состоит из девяти разрозненных фрагментов, написанных в разные эпохи и, по-видимому, в разных регионах Большого Ирана. Я полагаю, что один из фрагментов — самый крупный по объему — может быть датирован концом XV в. — началом XVI в., исходя из его палеографических и кодикологических данных, тогда как остальные части памятника являются своеобразной реставрацией текста и рукописи как таковой более поздних времен (вплоть до конца XIX в.). В таком случае, этот текст можно считать самым ранним списком поэмы, дошедшим до наших дней (известная сегодня самая ранняя датированная рукопись «Муса-наме» восходит к 1700 г.).

3. Коллекции и архивы:

Доклад Катковой И. Р. (СПбГУ): «Некоторые документы из Персии в коллекции Н. П. Лихачева (ИВР РАН)» был посвящен шести письмам из коллекции Н. П. Лихачева (1862—1936), написанным в Исфахане и Ларе в первой четверти XVII века известным итальянским путешественником и аристократом Пьетро Делла Валле (1586—1652), а также родственниками его жены, уроженки Месопотамии. Докладчик указала, что собрание этих документов не попало в публикации литературного наследия Делла Валле, предпринятые на Западе ив Иране в XIX и XX столетиях и представляет собой памятники арабского эпистолярного жанра того времени, а также материал для изучения биографии одного из гуманистов и пионеров итальянского востоковедения.

Французов С. А. (ИВР РАН), Козинцев М. А. (ИВР РАН) в своем докладе: «Арабографичная часть библиотеки великого князя Константина Николаевича» указали на то, что начатое более десяти лет назад одним из содокладчиков изучение арабографичных книг из библиотеки великого князя Константина Николаевича, переданных из Мраморного дворца в Азиатский музей в марте 1925 г., приобрело новое содержание, когда выяснилось, что сей августейший муж изучал османский и персидский языки в 40-х — начале 50-х гг. XIX в., в том числе в 1848—1851 гг. под руководством известного ориенталиста П. И. Демезона, и, по свидетельству К. фон Тишендорфа свободно изъяснялся по-турецки. На сегодняшний день удалось выявить 15 томов арабографичных книг из его библиотеки на основании хотя бы одного из трех отличительных признаков: его экслибриса, наклеенной на корешок бумажной многолучевой звезды с вписанным в нее номером тома на полке, написанного от руки на заднем форзаце или защитном листе шифра библиотеки Мраморного дворца. По всей видимости, считают докладчики, эти тома поступили в Мраморный дворец следующим образом:

- были приобретены (или получены в дар?) во время пребывания великого князя в Константинополе с 6 по 21 июня 1845 г. Речь идет о сочинениях официальных историографов Османской империи Та’рих На‘има (т. 2) и Та’рих Рашид-эфенди (3 тома под 2-ми обложками), вышедших из типографии османского первопечатника Ибрахима Мютеферрики, о напечатанном им же т. 2 персидско-османского словаря словаря Ферханг Шу‘ури, о т. 2 перевода на османский первого арабского толкового словаря, выполненного по рифмовому приниципу, — ас-Сихах ал-Джаухари, изданного типографией в Ускюдаре в 1804 г., о трактате Панд-нама известного персидского мистика ‘Аттара (типография военного училища в Константинополе, 1837), о диване Хафиза (типография командования военного министра, 1255/1839-40), и, вероятно, о Четвероевангелии на османском языке (Париж, 1827);

- в период интенсивного обучения Константина Николаевича восточным языкам, скорее всего, были получены Часослов на арабском языке (Бейрут, 1849; поступил из Азиатского департамента в 1850 г.) и роскошно изданный сборник торговых соглашений Порты с Австрийской империей (Вена, 1846);

- во время паломничества великого князя в Святую Землю в мае 1859 г. ему были подарены напечатанные в созданной благодаря российской помощи Святогробской типографии Деяния и Послания апостолов (1853), Псалтирь (1854), Октоих Иоанна Дамаскина (1854) и Часослов (1856);

- наконец, ценнейшее издание — первая книга, напечатанная арабицей в мире ислама, — арабо-греческий Служебник (Монастырь Снагов под Бухарестом, 1701), вероятно, была подарена ему митрополитом Амидским Макарием во время пребывания последнего в Санкт-Петербурге в 1866—1867 гг.

Судя по шифрам, в библиотеке Мраморного дворца применялся принцип форматной расстановки книг вне зависимости от их содержания и даже графики, которой книга напечатана.

4. Ислам и исламские религиозные учения:

Османова И. А. (Гос. Музей Истории Религии) в докладе: «100 лет со дня окончания строительства Соборной мечети Санкт-Петербурга» отметила, что официальной датой открытия Соборной мечети в Санкт-Петербурге считается 21 февраля 1913 г., когда был совершен намаз по случаю 300-летия Дома Романовых. Продолжавшиеся строительные работы не позволили проводить богослужения. Мусульманам разрешалось лишь осматривать здание. Во время I-й мировой войны у властей города появилось намерение разместить в мечети лазарет, что заставило духовенство срочно начать регулярные службы в еще недостроенном помещении. Надпись на портале главного входа гласит, что строительство окончено 30 апреля 1920 г.

Ежегодно (до 1914 г. включительно) Комитет по строительству типографским способом публиковал финансовые отчеты по строительству, сбору пожертвований, состоянию банковских счетов, выплаты подрядчикам. Это — важнейшие документы по истории строительства Соборной Мечети, которые хранятся в научно-историческом архиве Государственного музея истории религии в Санкт-Петербурге, сохраняется и другая документация 1907—1930-х гг.: юридически оформленные контракты с подрядчиками, материалы о проведении торгов, выполнении заказов, получении залогов, расчетах с исполнителями. Вводимые в обращение эти данные представляют исключительную историческую ценность.

Янис Эшотс (Институт исмаилитских исследований, Лондон) в докладе: «Wahdat Kirmānshāhī — A Great Sufi Poet of Qajar Period» (Вахдад Кирманшахи — выдающийся суфийский поэт каджарского периода) отметил следующее:

Wahdat’s true name was Tahmasp Qulī Khān. He belonged to the Kurdish tribe of Kalhur and was born and grew up in Kirmānshāh. At the age of seventeen, he became the student of the artist and gnostic Mīrzā Hassan Kirmānī. After a pilgrimage to Najaf and Karbalā, Wahdat moved to Hamadān, where he became a disciple and murīd of Mullā Walī Allāh Hamadānī, a religious scholar and a Ni‘matullāhī Sūfī (one of the khalīfas of Husayn ‘Alīshāh), with whom he spent three years, and then moved to Tehrān, where he spent thirty years at the madrasa of Āqā Mahmūd Kirmānshāhī, first as a student and then as a teacher (mudarris). Wahdat died in 1311/1893 and was buried in Ibn Bābūya’s cemetery in Rayy (now part of Greater Tehrān).Wahdat’s small dīwān was published by the Ni‘matullāhī Sūfī Shams al-‘Urafā’ (1288-1353/1871-1934), who also wrote an introduction to it. It consists of sixty ghazals. In 1392 Sh./2013, Professor Muhammad Ibrāhīm Mālmūr, a fellow Kirmānshāhī, in 2013 published a detailed commentary on Wahdat’s dīwān, entitled Maykada-yi wahdat.

The importance of Wahdat’s poetical legacy lies in its being a testimony that first-class traditional Sūfī poetry was composed in Persian until the end of the Qājār rule. This, in turn, testifies that high Sūfī culture, in spite of the vicissitudes that the Sūfī tradition had experienced, survived until the end of the 19th century and probably well into the 20th. While examining Wahdat’s use of traditional Sūfī symbols and metaphors (such as maykhāna, rind, pīr-i mughān, mughbacha etc.), I argue that the poet uses them to describe his genuine personal mystical experience.

Доклад Иоаннесяна Ю. А. (ИВР РАН): «О Шайхе Ахмаде Ахса’и его собственными устами» был посвящен биографическим данным, почерпнутым из автобиографии основателя шейхизма — Шайха Ахмада Ахса’и. Докладчик отметил, что Шайх Ахмад происходил из кочевого арабского племени Сакр, из местечка ал-Ахса (именовавшегося также Лахса), в районе современного Бахрейна. От этого названия и образована его нисба. Год и месяц своего рождения (раджаб) Шайх Ахмад указал в своей автобиографии. Место, в котором поселились его род или семья после перехода к оседлости и сам он появился на свет, называлось Мутайарфи. Основоположник шейхизма родился в семье, незадолго до того принявшей шиизм, принадлежностью к которому он гордился и разработке богословских положений которого он посвятил всю свою жизнь. Он не имел формального теологического образования и все свои познания черпал из своего мистического опыта, основанного на сновидениях, в которых, по утверждению Шайха Ахмада, он общался с пророком Мухаммадом и шиитскими имамами. В докладе проведена некоторая аналогия с феноменом увайситов в суфизме и приведены выдержки из автобиографии Шайха Ахмада, в которой он повествует о своем мистическом опыте.

5. Три следующих доклада посвящены отдельной тематике.

Первый из них связан с курдоведением (О. Ф. Акимушкин в течение долгих лет возглавлял Группу курдоведения ЛО ИВ АН, наряду с Сектором Среднего Востока):

Гусарова Е. В. (ИВР РАН) в докладе: «Канат Калашевич Курдоев (1909-1985) — основатель отечественного курдоведения (к 110-летию со дня рождения)» отметила, что в 2019 г. исполнилось 110 лет со дня рождения Каната Калашевича Курдоева, основателя отечественного курдоведения, автора шестнадцати монографий и около семи десятков научных статей (список трудов был составлен его учениками, Ж. С. Мусаэлян и З. А. Юсуповой в 2006 г.). К. К. Курдоев посвятил всю свою жизнь изучению курдов, их языка, истории, культуры и традиций. С 1945 по 1947 гг. К. К. Курдоев работал старшим преподавателем Восточного факультета Ленинградского государственного университета, а с 1950 г. и до ухода из жизниявлялся сотрудником Ленинградского Отделения Института востоковедения АН СССР. Здесь из-под его пера вышли такие основополагающие работы, как «Грамматика курдского языка (курманджи)» (Курдоев К. К. Грамматика курдского языка (курманджи). Фонетика, морфология. Под редакцией М. Н. Боголюбова. М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1957), «Курдские фольклорные тексты» на курдском языке (Курдские фольклорные тексты. Багдад: Изд-во Курдской АН, 1976), «Сравнительная грамматика курдского языка», созданная на основе его докторской диссертации (Курдоев К. К. Сравнительная грамматика курдского языка по материалам диалектов курманджи и сорани. М.: Наука, 1978), «Курдско-русский словарь (сорани)» в соавторстве с З. А. Юсуповой (Курдоев К. К., Юсупова З. А. Курдско-русский словарь (сорани): Ок. 25 000 слов. М.: Русский язык, 1983) и многие другие научные труды, не потерявшие своей актуальности по сей день. К. К. Курдоев подходил к исследованию курдского языка как к целостной общности его диалектов. Ему же принадлежит приоритет в разработке кардинальных вопросов курдской грамматики.

В 1959 г. по инициативе И. А. Орбели в стенах Ленинградском отделении Института востоковедения АН СССР создается Группа курдоведения (Курдский кабинет). С 1960 г. во главе новой самостоятельной научно-организационной единицы, выделенной из Иранского направления, встал К. К. Курдоев. Под его руководством Группа курдоведения успешно разрабатывала широкий круг научных проблем, связанных с курдами, которые в то время в большом количестве присутствовали на территории СССР. Под руководством К. К. Курдоева параллельно велась работа в языковом, литературоведческом и историческом направлениях, а работы отечественных курдологов получили всемирную известность.

К. К. Курдоев, будучи сам курдского происхождения, относился к своему народу не как к объекту исследования, но с теплом и пониманием, учитывая насущные потребности людей. Так, в 1960 г. им были подготовлены «Грамматика курдского языка для средней школы» (Ереван, 1960), а в 1979 г. «Грамматика курдского языка для 6-го класса»и «Грамматика курдского языка для 3—4 классов»(Ереван, 1979) для обучения родному языку курдских детей, проживающих на территории Армянской ССР.

По недосмотру в юбилейном издании, посвященном истории Азиатского Музея (Азиатский Музей — Институт восточных рукописей РАН: путеводитель / Ин-т восточных рукописей РАН (Азиатский Музей); отв. ред. И. Ф. Попова. М.: Наука — Восточная литература, 2018) отсутствует не только статья, посвященная К. К. Курдоеву, но и раздел о курдской коллекции рукописного наследия Института. Настоящее сообщение призвано восстановить историческую справедливость и отдать долг памяти выдающегося ученого.

Другой доклад был посвящен иранскому культурному влиянию на Кавказе:

Месхидзе Дж. И. (МАЭ РАН) в своем докладе: «О двух рельефных изображениях: к проблеме иранского влияния в Чечне» отметила, что ирано-чеченские взаимоотношения и связи, включая сферу культуры и изобразительного искусства, не были предметом специального исследования. Между тем, согласно лингвистическим изысканиям, персидский слой лексических заимствований является одним из значительных в чеченском языке, что особенно проявлено в аккинском (ауховском) диалекте, и в большей степени относится к торгово-хозяйственной терминологии. Известно, что в эпоху расцвета сефевидского Ирана при правлении шаха Аббаса I (995—1038 / 1587—1629) шиитский ислам проник на территорию Чечни и некоторые его концепции были адаптированы религиозной традицией; возможно, к тому времени восходит и распространение среди чеченцев таких имен, как Аббас, Али, Алибек, Алихан. Чеченский фольклор включает целый пласт сказаний и притч о Турпале Али — герое-богатыре с присущими ему качествами чести, мужества, благородства, воплотившем в себе религиозно-этические представления о къонах — достойном человеке. Два рельефных изображения, встроенные в стены мечетей, вокруг которых концентрируется сообщение, рассматриваются в данном контексте. Один доклад на конференции был посвящен лингвистической проблематике:

Лурье П. Б. (Эрмитаж) в своем докладе «К этимологии персидского намэ» указал на то, что этимологическая взаимосвязь персидского nāma с nām «имя» была очевидна еще в сасанидское время — именно этим объясняется арамеограмма ŠMk, однако семантическое развитие оставалось, насколько могу судить, неясным. Мы знаем, отметил докладчик, что ранним значением слова в согдийском и манихейском среднеперсидском было «список», более того, список, начертанный «в столбик». Самые первые образцы таких текстов «в столбик» в иранском мире — списки имен из Хорезма (Бурлы-кала, Топрак-кала), содержавшие перечисление имен людей, по видимому, с какими-то фискальными целями. Таким образом, проясняется этимология *nāmaka- как "именник, список имен" > "список" > "книга".

В заключение укажем, что усиленный интерес специалистов к данной конференции и их активное участие в ней в очередной раз продемонстрировали полезность такого формата научного общения и целесообразность подобных форумов в будущем.

Ю. А. Иоаннесян

 

Последнее обновление ( 21.02.2020 )
« Пред.   След. »

На сайте СПб ИВР РАН
Всего публикаций10936
Монографий1587
Статей9094


Programming© N.Shchupak; Design© M.Romanov

 Российская академия наук Yandex Money Counter
beacon typebeacon type